Краткая биография Имя: Алексей Николаевич Грибов Дата рождения: 31 января, 1902 | водолей Место рождения: Москва, Российская империя (Россия) Дата смерти: 26 ноября, 1977 | 75 лет Место смерти: Москва, СССР (Россия) Карьера: Актер Семья: Мария Шалаева (внучатая племянница) Биография «В детстве у меня не было детства»
РОДИЛСЯ Алексей Николаевич в 1902 году в Сокольниках, недалеко от товарной станции Московско-Казанской железной дороги. «В детстве у меня не было детства», — говорил Грибов. Ему шел третий год, а сестре Маше и того меньше, когда мать, работница табачной фабрики, умерла от туберкулеза. Было ей всего двадцать три года. Через некоторое время отец женился, и в доме появилась мачеха. Первый приход мачехи Леша запомнил особенно: она принесла детям по апельсину, которых они никогда не пробовали. С появлением мачехи семья стала расти: к двум детям добавилось еще четверо. Жили скромно, переезжали с места на место.
Отец, Николай Грибов, имел редкую по тем временам профессию шофера. Квалификация у него была очень высокая, вместе со своим хозяином он даже участвовал в грандиозном автопробеге 1913 года Москва — Париж. Однако его карьере мешало одно: он был любитель выпить и подолгу на одном месте не задерживался. По утрам Леша помогал отцу: мыл кузов, чистил колеса, которые тогда делались со спицами, как у велосипедов, так что в них застревали комья грязи. Отец платил за это сыну пятиалтынный. Ближе всех Алеше был дед Михаил Ефимович Грибов, перебравшийся после отмены крепостного права из деревни в Москву.
Дед работал на железной дороге, самоучкой освоил сложную технику, стал машинистом, сорок лет водил паровозы. Рюмки в рот не брал. Иногда он возил внука с собой. Однажды случилась авария, Михаилу Ефимовичу обожгло паром глаза, и он почти потерял зрение. Работать уже не мог, ему дали небольшую пенсию. Отец и мачеха Алексея были неверующими, а дед — очень набожным. От деда осталась икона Николая Угодника, которую Грибов потом всю жизнь тайком возил во все гастрольные поездки. А еще возил том Достоевского с «Братьями Карамазовыми»: старик Карамазов, Эзоп и король Лир были его несыгранной мечтой.
Как растаяла Снегурочка?
В ОТЦОВОМ доме жили размеренно, скучно, рано ложились спать. А мальчика тянула жизнь со своими развлечениями — масленичными гуляньями в Сокольническом парке, праздничной толпой на Красной площади. Торговками, выкрикивавшими товар: горячие бублики, гречишные оладьи. Балаганы на Девичьем поле. Представления в «народном духе» в Манеже. Один из хозяев отца, барон Федор Кноп, летом выезжал в свое подмосковное имение на реке Сетунь и брал своего шофера с семейством. В километре от дома Кнопов, в Давыдкове, имелся летний сад с открытой сценой. В субботу и воскресенье в саду устраивали танцы, фейерверки.
Из Москвы приезжали актеры. Вход в сад стоил пятиалтынный, но деньги — это еще не все. Главное — удрать из дому. Алеша прятал обувь в кустах, а сам делал вид, что ложится спать. Когда все засыпали, вылезал через окно. В этом летнем театре он увидел свой первый спектакль — «Дети Ванюшина». Больше всего его изумило, что среди лета люди ходили в шубах. В те вечера, когда убежать было нельзя, он играл с сестрой Машей в свой театр. Алеше повезло: у него были две тетки (сестры отца), учительницы. На рождественские или пасхальные каникулы они часто дарили ему билеты в театр. На «Снегурочке» в Большом у мальчика вдруг заболел живот. Пришлось уйти в четвертом акте, и он долго переживал, что не видел, как Снегурочка растаяла.
В 1916 году отца призвали на фронт — возить начальство. Четырнадцатилетний Алеша, как старший, вынужден был пойти работать. Ему дали место конторщика в управлении шелкоткацкой фабрики. Он выдавал сырье и получал готовую продукцию. Это был тяжелый физический труд — двенадцать часов в день. Он принимал и взвешивал по двести-триста пудов ткани. Жили рабочие во дворе фабрики в общежитии с огромными помещениями на 600 коек. После революции фабрику национализировали. С фронта вернулся отец, но Алеша не бросил работу. Он решал, к чему себя применить. Рабочий день сократили до восьми часов, появилось свободное время. Один из приятелей посоветовал пойти в школу-клуб рабочей молодежи на Ордынке. С этого момента жизнь Грибова круто изменилась.
Днем он работал на фабрике, получая свои двести граммов хлеба пополам с овсом. Вечером — учился. Голодно, холодно, а он съедал свой бутерброд с повидлом и был счастлив. Почему-то в то тяжелое время все повально увлеклись театром, появились самодеятельные коллективы, театры-клубы, «дома игры». В школе Грибов встретил своего учителя, В. В. Барановского. Юрист по специальности, он предпочел педагогику и стал директором одной из лучших школ, где учились молодые рабочие, наборщики, печатники, граверы из Сытинской типографии. Однажды на уроке литературы Барановский прочел ученикам «Бедность не порок» Островского и сказал, что, если найдется исполнитель на главную роль, можно попробовать пьесу поставить. Алеша поднял руку и сказал, что почитает текст. Когда он закончил, Барановский объявил: «Любим Торцов уже есть, будем ставить спектакль». С этой минуты Грибов заболел театром.
Шелкоткацкая фабрика, где он работал, из-за нехватки сырья и топлива закрылась, рабочих перевели на другую, потом ее слили еще с чем-то. В результате образовался комбинат «Красная Роза», на котором в эти же самые годы работала будущий министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. Однако этим знакомством Грибов никогда не пользовался. Много лет спустя Фурцева с обидой спросила его, почему он не позвал ее на свое семидесятилетие в ресторан «Прага»? «Никогда ни одного министра у меня в гостях не будет, — твердо ответил он. — Я не хочу, чтобы говорили, будто я дружу с министрами». Отказал он ей, и когда она после смерти М. Н. Кедрова предложила Алексею Николаевичу возглавить МХАТ: «Это теперь все всё умеют — писать пьесы, ставить спектакли и даже писать на себя рецензии. Я могу только играть!»
Ученик, учитель и жена учителя
БАРАНОВСКИЙ многое сделал для юного Грибова: ввел в свой дом, занимался с ним по особой программе, готовил к поступлению в вуз, забрал его с фабрики в свою школу на специально придуманную для этого должность «запасного руководителя». Конечно, он и представить не мог, как отблагодарит его Грибов. Эта потрясающая история случилась двадцать лет спустя. В начале войны Алексей Николаевич (с Барановским они давно расстались, поскольку учитель не смог простить ученику уход в профессиональный театр) встретил на улице заплаканную Елену Владимировну, жену Барановского. Муж умер, она осталась одна и не знала, что делать. Елена Владимировна (он смолоду звал ее «тетя Лёля») была намного старше Грибова, ей было 50, но это его не остановило. Он женился на ней, и она смогла получать его продуктовые карточки, положенные ему за работу во фронтовых бригадах. У него были две комнаты в огромной коммуналке, там они и поселились. Он не забывал ее до самой смерти, заботился о ней. Когда заболел и слег, его приемная дочь или шофер приносили ей продукты. Елена Владимировна пережила Грибова.
Отношения с женщинами у Алексея Николаевича были непростые, в них были и романтика, и трагедия. У Грибова был короткий роман с сотрудницей МХАТа, помощником режиссера. Появился сын Алеша. Грибов построил для них кооперативную квартиру, а сам продолжал жить в коммуналке: в одной комнате — он, в другой — Елена Владимировна. Обстановка была старинная: Алексей Николаевич собирал мебель пушкинской эпохи: ломберный столик, диван красного дерева, зеленая настольная лампа с двумя свечами… А рядом со шкафом красного дерева — тазы, в которые капала с потолка вода.
«Я посвящаю вам трезвость»
ГРИБОВ был много занят в репертуаре, играл больше двадцати спектаклей в месяц (при норме в одиннадцать). В свободное время ходил с Яншиным на бега, поигрывал, а однажды в заезде в честь Книппер-Чеховой даже принял участие сам. Был футбольным болельщиком — болел за «Спартак». Выпивал с друзьями, а иногда и один: наследственность. Снимался мало — из-за театра. И вот однажды, когда он в очередной раз не явился на съемки «Гуттаперчевого мальчика», «Мосфильм» послал за ним машину. В дверь позвонила молодая, очаровательная ассистент режиссера Наташа Валандина.
Грибов был зол, у него как раз случился запой. Наташа хотела войти в комнату, но он не пускал, пятился спиной к книжному шкафу, словно что-то прикрывая. Оказалось, за стеклом книжного шкафа стоял «Огонек», на обложке — портрет Наташи известного фотографа Бальтерманца. Бальтерманц сфотографировал ее несколько лет назад не только как идеал девушки, но и как лучшую пионервожатую, занявшую первое место на смотре.
Несмотря на то что Грибов ехать на съемки наотрез отказывался, Наташе все же удалось вывести его из дома и посадить в машину. На студии она уложила его на какой-то диванчик, и через несколько часов он уже снимался в роли добрейшего клоуна Эдвардса, единственного настоящего друга «гуттаперчевого» мальчика. А отснявшись, подошел к Наташе и сказал: «Хотите, я посвящу вам трезвость?» Четыре года Алексей Николаевич не брал в рот ни капли. Это давалось с большим трудом, ведь его часто приглашали на правительственные банкеты. Он вообще был в фаворе у «верхов».
Героя Соцтруда ему дали первому в Москве, сразу за Симоновым в Ленинграде. Сталинскую премию он получал много раз: за «Плоды просвещения», за «Кремлевские куранты», за «Офицера флота» и «Соло для часов с боем», а еще — за кинофильм «Смелые люди». Но сам к властям не подлизывался, был человеком строгих правил. Как говорил его герой Шмага: «Благодетельствуйте кого угодно, только не артиста!» Когда Грибову позвонили с настоятельной просьбой подписать письмо против Солженицына, он резко отказался. Наталья Иосифовна волновалась: не скажется ли на семье? Но нет, сошло с рук — уж очень он был известен. Когда в Москве побывал Бертольд Брехт, он был очарован игрой Грибова. «В России мне понравились больше всего Грибов и цирк», — сказал он. И написал Алексею Николаевичу письмо, что видит его идеальным исполнителем в своей пьесе «Господин Пунтила и его слуга Матти».
«Дайте занавес!»
МХАТ был самым выездным театром — Япония, Англия, Франция. Грибов ездил во все гастроли и везде имел оглушительный успех. Вроде не самая главная роль в «Вишневом саде» — Фирс, а в каком восторге были французы! Его называли «русским Жаном Габеном». А сам Алексей Николаевич был в восторге от Парижа, дышал его воздухом. Мечта любого русского интеллигента! Писал оттуда домой: «Париж — город Женщины. Все — о Ней, все для Нее!» В Лондоне сыграли «Мертвые души». Нелюдимый, угрюмый Собакевич произвел на англичан сильное впечатление. Наверно, они отождествляли его с русской натурой. После спектаклей Алексей Николаевич гулял по городу, жадно смотрел по сторонам и снимал на кинокамеру, подаренную одним из почитателей его таланта. Потом приходил в гостиничный номер, открывал какую-нибудь банку селедочки и съедал с московским хлебушком. Разница между оценкой труда зрителей и прессы, с одной стороны, и реальной платой за него артистам, с другой, казалась обидной. Отовсюду он писал Наталье Иосифовне самые нежные письма. Она была намного моложе его, красавица и умница, и он боялся ее потерять. А она, по ее словам, «любила его так, как не знала, что можно любить». Как приятно было бы сказать, что они жили долго и счастливо, но в один непрекрасный день произошло несчастье. ...Перед выходом на сцену ему стало совсем худо. Рука не попадала в обшлага сюртука, повисла плетью. Почему никто этого не заметил - понять трудно. Дали занавес. Пошли первые реплики. Текст Чебутыкина слышался все глуше и неразборчивее. Он начал приволакивать ногу. Потом опустился на стул. Из зала раздался крик: "Дайте занавес, актеру плохо! Я врач!" Спектакль прервали, но потом Алексей Николаевич вновь вышел на сцену. Доиграл спектакль и уехал в гостиницу. Почему ему тогда не оказали помощь, совершенно непонятно. Если бы занавес дали сразу, последствия мощнейшего инсульта могли предотвратить. Во МХАТе помнили о смерти Добронравова во время спектакля "Царь Федор", когда в кассу был возвращен только один билет; о смерти Хмелева во время прогона того же спектакля.
Драму усугубило то обстоятельство, что помощником режиссера на "Трех сестрах" работала Изольда Федоровна. На нее и посыпались обвинения. Финальные реплики доктора, сообщающего о дуэли с Соленым, об убийстве Тузенбаха: «Утомился я, замучился, больше не хочу говорить. Впрочем, все равно!» были прощанием Артиста с Театром.
Наталья Иосифовна выхаживала мужа три года. Грибов заново учился писать и говорить, начал ходить с палочкой. Но на сцену больше не вышел. В Москве Грибову стало немного лучше. Восстановилась речь, он начал ходить, хотя и не слишком уверенно. В твердой памяти, в твердом сознании он даже приступил к занятиям со студентами МХАТа.
Смерть уточняет жизнь. Не терпевший пафосных жестов, Алексей Николаевич Грибов, казалось, и смерть-то свою жанрово снизил: смотрел по телевизору какой-то фильм, смачно обругал его и... ушел из жизни. Это случилось 26 ноября 1977 года.
